У нас все по-старому. Я продолжаю писать начатую мною книгу, о которой я в прошлом письме к тебе рассказывал. Я бы хотел, чтобы ты прочла хотя бы отрывки из написанного. Я могу тебе их прислать. Они будут напечатаны на машинке, и их легко читать. Я хотел бы знать твой отзыв, но ты ведь не отвечаешь мне.
Шурочка! Скажи, за что ты на меня обиделась? Почему ты молчишь?
Крепко жму твои руки.
Н. Островский.
Москва.
12-14 июня 1931 года. Москва.
Милая Роза!
Только что прочли твое письмо. Сейчас же отвечаю. Рукопись в Новороссийск не посылай.
Если Петя вернется в ближайшие 10–12 дней, то оставь копию у него, пусть с ней познакомится. Позавчера я послал Петру рукопись 3-й главы для перепечатывания на машинке; я, видишь, его тоже мобилизовал на это дело. Я, конечно, знаю, что ты познакомишься с ней еще до возвращения Петра в Харьков. Она написана в блокноте хорошо и отчетливо, чернилами. В Москве такой кризис на бумагу, как и у нас, дорогой товарищ.
В ближайшую неделю мне принесут перепечатанную на машинке главу из второй части книги, охватывающей 1921 год (киевский период, борьба комсомольской организации с разрухой и бандитизмом), и все перепечатанное на машинке будет передано тов. Феденеву, старому большевику, ты, наверное, слыхала о нем, и он познакомит с отрывками своего друга — редактора. Там и будет дана оценка качеству продукции.
Я вполне с тобой согласен, что в Сочи было многое упущено, но что об этом говорить.
В отношении того, почему я посылаю Мите Хоруженко копии, отвечаю: я дал ему слово познакомить его с работой, и он напомнил мне о данном слове, и я считаю необходимым выполнить его, но на это есть время, и тебе, конечно, посылать не надо.
Очень жаль, что Пети нет. Надеюсь, что он скоро возвратится.
14/VI —31.
Ольга Осиповна уехала к сестре.
28 июня Рая идет в отпуск, уезжает в дом отдыха на две недели, ждет — не дождется этого числа.
«Петушок» в своем письме ко мне жалуется, что никогда не может тебя застать дома.
Где же это ты бродяжишь, девочка, а?
Вот видишь, Роза, мы начинаем с тобой часто переписываться. Всего хорошего.
Жму лапу. Николай.
P. S. Познакомься с 3-й главой, она, наверное, у Тамары, распечатайте пакет и читайте.
Привет от Раи. С удовольствием получил бы вместо трех чистых листов бумаги — писанные. Если ты думаешь, что у меня нет бумаги на письма, то это неверно, она есть. Рая достала десяток блокнотов.
Москва,
12–14 июня 1931 г.
28 июня 1931 года, Москва.
Милая Шурочка!
Вчера была у нас товарищ Петрова. В отношении ее просьбы, Рая просила меня сегодня дописать в письме, что она сделает все, чтобы помочь племяннице.
Товарищ Петрова придет сегодня вечером узнать результат переговоров Раи с директором.
Твое письмо, полученное нами после столь долгого молчания, очень обрадовало.
Во-первых, узнаем, что ты жива и относительно здорова. Остальное неважно.
Я думаю, что мы таких длительных перерывов впредь иметь не будем.
Насчет наших друзей. О Ольге Войцеховской не имею никаких сведений, если ты возобновила с ней связь, то сообщи мне, она меня интересует со стороны редакционного порядка.
Дело идет о моей работе.
О Панькове тоже ни звука! Этот парень мне очень нужен был бы сейчас. Когда-то он обещал мне оказывать всемерное содействие как редактор в отношении начатой работы, но, как говорится, доброе слово и то хорошо…
В отношении Розочки, она не замужем, работает. А остальные ребята — по-старому. Наверстывают третий решающий и никаких гвоздей.
Шура, напиши мне конкретно — имеешь ли ты свободное время и желание, чтобы познакомиться с некоторыми отрывками моей работы, если да, то я тебе их сгруппирую и пришлю. Может, у тебя среди партийцев есть что-нибудь вроде редакторов или что-нибудь в этом роде, — так дал бы им почитать, что они на этот счет выскажутся.
В общем, по этому вопросу я тебе буду писать в дальнейшем.
Друзей у меня в Москве очень мало, вернее, два — старый большевик и другой — молодой парень.
Крепко жму твою руку. О. О. послал твое письмо, она сейчас в Вязьме. Будем писать чаще.
И. Островский.
Москва, 28/VI — 1931 г.
4 июля 1931 года, Москва.
…Вообще же я сгораю. Чувствую, как тают силы. Одна воля неизменно четка и незыблема. Иначе стал бы психом или хуже. За последние 20 дней не написано ничего. Прорыв. Я только думаю: «А какое же качество продукции может быть от работы в нечеловеческих условиях?» Почему вы о качестве ни слова? Жду вашего слова. «Как закалялась сталь» — это только факты. Все факты. Хочу показать рабочую молодежь в борьбе и стройке. Критикуйте, говорите о качестве. Почему ни слова? Петя, передай письмо Розе, Тамаре.
Ни ты, Петя, ни Мара всей книги не читали — жаль. Я настойчиво просил своих друзей открыть огонь критики, чтобы знать слабые места. И, когда ты написал о длинных фразах, я проверил знаки препинания и ужаснулся. В главах, не бывших у тебя, я уже в печатной рукописи проставил 840 точек и запятых! И это писал студент!
Теперь моя книга подвергается обстрелу в Доме писателя и уже перешла в редакцию издательства «Молодая гвардия». Со дня на день ожидаю приговора. Я бросился на прорыв железного кольца, которым жизнь меня охватила. Я пытаюсь из глубокого тыла перейти на передовые позиции борьбы и труда своего класса. Неправ тот, кто думает, что большевик не может быть полезен своей партии даже в таком, казалось бы, безнадежном положении. Если меня разгромят в Госиздате, я еще раз возьмусь за работу. Это будет последний и решительный. Я должен, я страстно хочу получить «путевку» в жизнь. И как бы ни темны были сумерки моей личной жизни, тем ярче мое устремление.