Я весь с головой ушел в работу. Вы правы, Москва встретила меня ласково, Москва дала мне все, к чему я стремился. Я работаю с большим наслаждением, и если бы жизнь была более ласкова и не наступала бы в области сердца, то я думаю, что литературные дела пошли бы стремительно в гору.
Не обращайте внимания на стиль письма. Диктую в стремительном темпе, и машинка стучит, как пулемет во время атаки. Посему да будут мне прощены все стилистические погрешности и прочие, недопустимые для писателя, вещи.
Написана 8-я глава. Это скачок через шестую и седьмую. Анархия? Да. Но так хотелось. 8-я глава — это 42 страницы. Сейчас передо мной встает трагедия Пшигодского. Боец, хороший рубака, суровый человек с нежным сердцем не находит счастья в своей личной жизни. Часто в боях, напряженных походах он вспоминает о своей нежной подруге, полногрудой красавице Франциске, вспоминает ее ласки, ее податливость и готовность всегда приласкать своего сурового муженька, и в сердце его врывается боль. Его не влечет другая женщина. Я не смог еще правдиво решить проблему Пшигодского и его взаимоотношения с Франциской. Это — трудная для художника задача. И я думаю, я чувствую, что Пшигодский не найдет другой жены, хотя мне очень трудно поверить, что его любовь к Франциске опять вспыхнет прежним пламенем и согреет его жизнь. Увидим. Все зависит от того, не погибнет ли он в боях. Вам, знающей, сколько тревоги, мучительных исканий доставила мне эта коллизия в романе, понятно, почему я уделяю ей столько внимания. И странно, я так это переживаю, как будто Пшигодский близкий мне человек. А ведь это всего один из героев моего романа…
Я веду здесь весьма затворническую жизнь. Вижусь лишь с людьми, тесно связанными с моей работой, и расходую свои силы правильно.
Завтра будет проведена запись на патефонную пластинку. Читаю сам два отрывка [из] «Как закалялась сталь».
В моем кабинете стоит пианино, и товарищ Тоня, мой секретарь, играет мне в минуты, когда я устаю.
Я послал Вам два экземпляра новых изданий — «Как закалялась сталь». Уже вышло третье, богатое, подарочное издание. Буду высылать Вам все книги. Я осуждаю Вас за пессимизм в советах, даваемых Вашей знакомой. Вы должны говорить истинно оптимистически. Правда, это шутка, но даже в шутке надо быть радостным. Грустные шутки все же грустны.
Напишите мне, как складывается Ваша жизнь. Что вы делаете. Я с большим удовольствием буду читать эти письма.
Желаю Вам всего наилучшего. Будьте жизнерадостны, берите с меня пример.
Крепко жму руку. Привет Святославу.
Н. Островский.
Москва, ул. Горького, 40, кв. 3, (2 эт.). Н. А. Островский.
22/I-36 года.
29 января 1936 года, Москва.
Дорогой Ромен Роллан!
Я хочу, чтобы эти слова прозвучали так же тепло и так же ярко, как и наше чувство симпатии к Вам.
Несколько лет назад я с огромным волнением слушал пламенные слова Вашего манифеста. В нем прекрасный, мужественный человек большой культуры сказал всему миру о том, кого он любит и кого ненавидит.
Любовь Ромен Роллана была отдана нам, сынам трудового народа, сбросившим с себя оковы капитализма и в упорном, честном труде создающим новую, прекрасную страну. Любовь была отдана нам, истинным хозяевам земли, хранителям и создателям культуры освобожденного народа. Врагам же человечества — фашизму, буржуазии — Вы бросили в лицо слова ненависти, негодования.
Это был манифест бойца, готового к борьбе.
Ваше имя произносится в нашей стране, как имя друга всего угнетенного человечества.
Крепко сжимаю Ваши руки, дорогой наш друг, от имени молодых бойцов и строителей — сынов рабочего класса — приношу Вам искренние пожелания и поздравления в день 70-летнего юбилея. Мы знаем, что Ромен Роллан не только великий художник, но и человек огромного мужества, сумевший своими честными глазами увидеть правду.
Пусть и впредь Ваш голос звучит столь же страстно, призывая к борьбе за освобождение человечества.
Ваш Николай Островский.
Москва, 29 января 1936 года.
5 февраля 1936 года, Москва.
Милая Шурочка!
Послал тебе письмо с призывом приехать к нам в гости в Москву, но ответа не получил. Неужели я опять попал в опалу? Шурочка, родная, что это такое? Я жду от тебя большого письма, в котором ты расскажешь о своей жизни.
Недели две назад у меня была Ольга Войцеховская. Она поправилась по сравнению с теми днями, когда ты ее видела. Стала жизнерадостнее и бодрее.
Я весь с головой ушел в работу. Нажимаю на все педали. Дела литературные идут неплохо.
Живем втроем — Катя, Рая и я. Квартира из 3 комнат, кухня, ванная и прочее.
Приезжай, родная, ждем тебя. Перестань на меня сердиться. На моей совести нет ничего предосудительного.
Крепко жму твои руки.
Твой Коля, он же и Н. Островский.
Москва — 9, ул. Горького, 40, 2-й эт., кв. 3. Н. А. Островский.
5 февраля 1936 года.
5 февраля 1936 года, Москва.
Дорогой братишка!
…Я весь с головой ушел в работу. Нажимаю на все педали, и дела литературные идут неплохо. 20-го февраля в 8 ч. 30 м. вечера выступаю по радио на торжественном открытии Всеукраинского съезда комсомола как делегат этого съезда от Шепетовщины.
Наркомат Обороны вернул меня в армию. Я теперь на учете ПУРа РККА как политработник со званием бригадного комиссара. Эта военная книжечка в кармане очень для меня дорога. На днях в Сочи будет отправлен автомобиль и поставлен в гараже нового дома. Милости просим к нам в гости летом, полечиться и отдохнуть.